CMBYN

[inar22]

Просо потрясающая статья
Взята отсюда.
vk.com/callmebyyourname
Спасибо переводчикам за колоссальный труд.

Статья: «Почему ты не подал мне и знака?». Живой язык прикосновений в фильме «Назови меня своим именем». Часть 1.
Оригинал: inalonelyplacefilm.com/2018/01/06/call-me-by-..

Рука осмеливается потянуться. Камера приближается, когда кожа касается кожи. Мы переживаем трепет, чьё касание ощущается много раз за фильм «Назови меня своим именем» (2017), но особенно сильно, когда режиссёр Лука Гуаданьино берёт крупный план этого движения — примечательного в фильме, которое по-настоящему трепещет в его общих планах. В первом из этих эпизодов мы замечаем руку Оливера (Арми Хаммер), опустившуюся на обнажённое плечо Элио (Тимоти Шаламэ). Оливер отвлёкся от игры в волейбол, чтобы перехватить из рук Элио бутылку воды, предназначавшуюся кому-то другому. Однако камера проявляет больший интерес к тому, что Оливер делает другой своей рукой — будто отделяет её от своего торса, пробуя сделать Элио массаж. Это действие удивляет, смущает и возбуждает Элио. Кроме рукопожатия в момент их знакомства, это первый подлинный физический контакт двух мужских тел и первый шаг к сокращению расстояния между ними. Оливер, как он объясняет позже, касается Элио, чтобы показать свою симпатию к нему. Но Элио, несмотря на то, что чувствует очень многое и жаждет знать, что же у американского аспиранта на уме, неверно истолковывает этот знак. Намного позже, когда они оказываются на пороге влюблённости, крупный план рук Элио и Оливера служит куда более мощной вспышкой дрожи. Когда Элио присоединяется к Оливеру в полночь, он находит того на балконе, вне их спален, и стоит позади, на незначительной дистанции. Камера запечатлевает их руки, находящиеся рядом; затем рука Оливера тянется, чтобы вновь свести на нет расстояние между ними. Пока он нежно удерживает свою поверх руки Элио, ни сам Элио, ни зритель не толкует иначе потрясающую значимость этого прикосновения. Теперь Элио понимает, как Оливер выражает себя через касания. «Я рад, что ты пришёл», — подтверждает Оливер; но его прикосновение значит куда больше. Рука Оливера на руке Элио знаменует желание и полное принятие. Она говорит, что Оливер желает Элио так же, как Элио желает его, и он хочет, чтобы тот остался там же, где есть он.

Каждый фильм создаёт свой собственный язык. Язык «Назови меня своим именем» затрагивает тактильность через снимки обнажённой кожи, прохладной воды и соблазнительных, спелых фруктов. В этом опьяняющем, затягивающем мире поцелованных солнцем, покрытых потом тел прикосновение недвусмысленно чувственно и приятно. История Гуаданьино о связывании еды с сексом как в «Я это любовь» (2009), так и в «Большой всплеск» (2015), находит отражение и здесь, но важнее касание — это первостепенный способ общения Элио и Оливера, то, что они чувствуют друг о друге. Слова каждый раз терпят поражение, и они позволяют своим телам говорить. «Назови меня своим именем» — это фильм, где диалоги задействованы по минимуму для максимального эффекта. Его самые сильные моменты содержат ничтожно мало слов или вовсе немы. Это строит остов эротики, внутри которого Элио и Оливер используют прикосновение для выражения своих желаний, любопытства, сострадания, обожания и самопознания. Каждый жест тел этих двух молодых людей — ладонь на плече, палец, очерчивающий линию губ, игривое, неуклюжее объятие, сплетение пальцев — передаёт глубоко эротическое и эмоциональное ощущение, которое вырастает в осознание того, кто они есть и чего они вожделеют. Важно то, что Гуаданьино заинтересован не лишь моментами непосредственного прикосновения Элио и Оливера, но также теми, что заставляют нас чувствовать расстояние между ними, когда этого не происходит, и то, как остро их желание коснуться и ощутить друг друга. Сексуальное напряжение «Назови меня своим именем» воспламеняют длинные временные промежутки, когда Элио и Оливер жаждят прикосновения, но вовсе не близки друг с другом. Общие планы, замедленная съёмка и выверенный шаг растягивают время и расстояние. Мы видим, как Элио и Оливер полагаются на свои тела и как общаются без слов. Большую часть фильма они держат дистанцию и не уверены, стоит ли сблизиться и когда. Касание — это физический язык, развивающий сексуальную близость, на котором Элио, в особенности, учиться говорить и схватывает медленно и неловко, позже — познаёт его красноречие, когда уже почти поздно. И Элио, и Оливер ведут свой диалог с прикосновением, что они в конце концов разделяют. С самого начала «Назови меня своим именем» нам кажется почти противоестественным то, что они не говорят друг с другом одинаково, сшивая очередной слой насущего со своим невысказанным желанием. Одно из ранних движений Оливера подчёркивает его тактильность. В его первое утро на вилле он спускается по лестнице и проводит рукой по текстурной портьере на стене. Позже, за завтраком, продолжается чувствительное взаимодействие с окружающим его миром. Оливер обрушивает ложку на яйцо всмятку и упоён мгновением, когда по скорлупе струится золотистый желток. Кроме демонстрации его неумелости, это движение рассказывает нам нечто большее, усиливается, когда Оливер жадно выпивает стакан абрикосового сока, и камера запечатлевает это, словно сквозь чуткий взор Элио, смотрящего с любопытством и благоговением. Повторившееся замечание Оливера, до этого касавшееся яиц, затем — в отношении Элио, о том, что «он знает себя», доказывает его голод сладострастия. Лёгкость, с которой Оливеру даются прикосновения, растёт по ходу фильма, когда его палец очерчивает линию губ бронзовой статуи, поднятой со дня озера Гарда — движение, исполняющее свою чувственную клятву, когда Оливер повторяет его на податливых губах прямо перед их первым поцелуем, а затем снова, когда они делят постель.

Элио тоже живёт прикосновениями. У Перлманов принято выражать любовь сквозь касания: родители Элио заключают его в объятия; он часто целует их. Он живёт в лелейной, физически открытой среде. Элио окружает себя своими подружками, Марцией (Эстер Гаррель) и Кьярой (Виктуар дю Буа), как знаком их в большей степени платонической близости. Однако присутствие Оливера придаёт более эротический вкус физическому выражению Элио, которое Шаламэ передаёт через инстинктивные порывы. Элио нервничает и осведомлён о рисках, влекомых «смелостью дотянуться и дотронуться», коль скоро он отпускает шуточки о них с Марцией на следующее утро после ночного купания. Безусловно, это работает и с его напыщенностью в отношении Оливера. Но как и в случае со всеми языками, Элио должен научиться распознавать их кодировки и посылы до того, как сможет ими оперировать. Пока не нашедший сил дотянуться и коснуться Оливера, Элио начинает с прикосновений к его вещам — книге, которую тот читает, словам, что тот пишет; вскоре, осмелившись проникнуть в его комнату, он натягивает его отброшенные в то утро красные шорты на голову и вдыхает его запах.

Дабы усилить эротику фильма, Гуаданьино так располагает шаги Элио и Оливера к близости, будто играет концертино — сближает их, разделяет и сводит вновь. Вдобавок к нагнетанию сексуального напряжения, подобная динамика готовит нас к их неизбежному прощанию. Это медленный танец к касанию тел друг друга; процесс выяснения, как же именно это происходит. Стать ближе будет нелегко. Но факт того, что их отношения фактически пришли к концу до того, как начались — усиленный аудио-намёком пролога композиции «Visions of Gideon» Суфьяна Стивенса, когда они переходят с балкона в спальню, где впервые займутся любовью, — придаёт исключительную ненасытность их близости, когда она наконец случается. Гуаданьино даёт подсказки с самого начала о предельности времени Элио и Оливера, проведённого вместе. Он задействует физическое расстояние в кадре с целью преувеличить дистанцию между ними — будь она в ванной комнате, разделяющей их спальни, или их расположение в противоположных концах сада и бассейна — и подчеркнуть все те пропасти, что наложут отпечаток на тело Оливера, когда лето вдруг кончится.

Пусть Элио неверно истолковывает знак Оливера во время волейбольного тайма, ранние сцены «Назови меня своим именем» показывают их обоих как почти выходящих за рамки избежания прикосновений. В первую ночь Оливера на вилле Элио пытается разбудить того к ужину — вместо того, чтобы протянуть руку и похлопать его по плечу, он выбирает уронить книжку у его кровати. Во время приёмов пищи, работы, времяпрепровождения в саду Элио и Оливер вместе редко попадают в один кадр. Мы осведомлены об их близости, но также и дистанции между ними. Гуаданьино всегда удерживает внимание на реакции Элио, когда Оливер покидает сцену. Мы наблюдаем, что Элио делает попытки придать значение Оливеру, но подобный эффект предлагает и вариант нахождения Оливера вне зоны досягаемости, постепенно удаляющегося. Ещё мы замечаем, что они проводят свои дни раздельно — Оливер выезжает в город на велосипеде, Элио смотрит с балкона или из окна, как и в тот день, когда Оливер только прибыл. Точно, как Элио — к точке зрения которого мы становимся изначально привязаны, — мы томимся ожиданием лицезреть, как медленно тает расстояние между ними. Ранние кадры «Назови меня своим именем» работают как затянувшееся поддразнивание. Очевидно, прикосновение доступно лишь в том случае, если Элио и Оливер осмелятся сократить расстояние между ними, а они заставляют друг друга играть со своим желанием тысячи раз. Когда Оливер застаёт Элио за изучением его тела и предлагает составить ему компанию поплавать, мы видим их в маленьком садовом бассейне. Элио читает, повёрнутый к камере, пока Оливер проплывает назад и вперёд мимо его тела. Предельно ясно, что он весьма заинтересован в том, чем Элио занят; как и сам Элио, который не столько читает, но очень хорошо ощущает присутствие Оливера в опасной близости. Когда Оливер спрашивает Элио: «О чём ты думаешь?», Элио отвечает лишь: «Это личное». Подавленно торжествующая улыбка освещает его лицо. Хоть мы и видим Оливера, смотрящего на Элио, не старающегося вывести того на чистую воду, тело Элио ничего не выражает, и всё же. Так он поведёт себя позже, во время их кокетства за игрой на фортепиано; Элио подпускает Оливера ближе к себе и получает от этого удовольствие — здесь, в буквальном смысле прощупывая почву между ними.

Элио и Оливер делают небольшие шаги к обретению общего языка и раскрытию сценария по ходу своих отношений. Элио, по причине своего возраста и неопытности, обязан научиться куда большему, чем Оливер; однако, он также более бесстрашный. Его нарастающее нахальство очевидно, когда одной ночью на уличной дискотеке он осмеливается проникнуть танцем в пространство Оливера. После наблюдения плавных движений тел Оливера и Кьяры, затем с необузданностью собственного, как только звучит «Love My Way», Элио делает первую попытку стать ближе к Оливеру наиболее удобным ему путём. Они танцуют бок о бок — не вместе, но физически ближе, чем они были до того. Эпизод, разворачивающийся вокруг памятника Битве при Пьяве в Креме, позволяет Элио стать ещё смелее. Пока устное признание желания у Элио тускло и косвенно, его тело яснее даёт понять Оливеру, чего же он хочет. Двигаясь по периметру монумента по две противоположные стороны, в конце концов они останавливаются и встречаются лицами. Отныне негде скрыться. «Ты знаешь, что я никуда не денусь», — говорит Элио. Оливер сказал бы Элио, лучше всего тот притворяется, будто вовсе ничего не произнёс, но когда он колеблется и останавливается, как только Элио колесит прочь, становится ясно, что дерзость юноши оставила его взволнованным и уязвимым.

Разоблачение чувств двух мужчин друг к другу у памятника Пьяве создаёт условия, дающие прикосновениям жизнь в сценах у реки и на траве. Несмотря на обоюдную неуверенность, они осмеливаются потянуться друг к другу. Когда мы встречаем Элио, он только начинает познавать свою сексуальность. Касание Оливера позволяет ему разрешить спор с собственным телом — любит ли он юношей, девушек или же обоих. Оливер осторожный, но также куда более физически уверенный. Мы допускаем, что он уже делал это раньше. Но Элио ещё многому придётся научиться; наглядно — когда он ныряет с широко открытым ртом, когда Оливер целует его, пока они лежат бок о бок в траве. Он может не быть уверен в том, что он делает, но Элио голоден это вкусить и, безусловно, растворяется в удовольствии, что доставляет прикосновение к Оливеру и касание Оливера. Что здесь имеет значение, это то, как поцелуй Оливера меняет Элио, позволяя тому расслабиться и открыть для себя язык тела, что так естественен для него с совсем новой стороны. Он становится отважнее. Он отказывается «быть хорошим мальчиком» и прервать поцелуй; он взбирается на Оливера и опускает ладонь на его пах. Позже, в тот же день, когда Оливер массирует ступню Элио после кровотечения из носа, Элио дозволяет своим пальцам бродить по груди Оливера, его лицу и шее. Сцена, заставшая Элио и Оливера в тесной близости в углу кадра, бесспорно, наиболее интимная из всей картины. Элио и Оливер изучают язык прикосновения друг к другу. Оно взаимно, это дуэт отдачи и взятия, слушания и диалога. Сострадательное и вместе с тем сексуальное движение, согретое тёплым выражением его лица, говорит Элио, что он тоже хочет его, даже если он бессилен подобрать слова, чтобы это выразить. Язык тела, что Элио и Оливер развивают в шажках, ныне цветёт, и пальцы Элио, ласкающие кожу Оливера, ему отвечают.

Касание Оливера и его в ответ делают Элио более открытым и непринуждённым со своим телом, но именно на этой ноте Гуаданьино временро исключает доступность дальнейших прикосновений между ними. Этот недостаток переживается мучением — Элио и зрителя. Гуаданьино вновь напоминает нам, что Оливер и Элио не останутся вместе. Следуя за интимностью их поцелуя и массажем-поклонием Оливера, Гуаданьино практически полностью разъединяет Элио и Оливера по обе стороны экрана до того дня, когда им суждено впервые заняться любовью. Позже он растягивает этот день вплоть до полуночи, заставляя Оливера совершенно пропасть из мира фильма после обеда. Напряжение терзает. И, как результат этой нехватки, стоит им вновь коснуться друг друга — когда ладонь Оливера накрывает руку Элио на перилах балкона, — оно взрывается колоссальной эмоциональной и сексуальной эйфорией. Стоит Элио и Оливеру ступить в «их» спальню, язык тела, что они взращивали вместе, обретает всю силу. Прикосновение кладёт конец дистанции, что существовала между ними ранее, символизированная хлопнувшей дверью, охранявшей их уединение. Отныне они полны свободы к исследованию и испытанию новых способов диалога. Игривый укус в плечо напоминает нам о нервозности Элио — он старается понять, как же прикасаться к мужчине. Но, как только он взбирается на Оливера и обвивает его тело руками, мы можем наблюдать, сколько в этом опыте для него эйфории, и как близко он хочет к нему стать. Пока они вместе сидят на кровати, пальцы ног Элио находят пальцы Оливера. «Это делает тебя счастливым?» — спрашивает Оливер. Элио отвечает положительно, как только камера задерживается на их ступнях, и Оливер опускает свою на ногу Элио. Отражая своё вожделение в мимолётных, чувственных жестах, Элио теперь говорит языком Оливера.

Прикосновения отсылают Элио и Оливера туда, где границы между ними перестают существовать. Оливер обращается к Элио: «Назови меня своим именем, и я назову тебя своим» — это глубокий, интимный обмен тела и души. Большее, чем «Я люблю тебя», этот обмен именами означает: «Я — ты, и ты — я». Это фраза передаёт все слова, оставшиеся невысказанными между ними двумя и за это короткое время потерявшие смысл. Язык их тела заполняет бреши. Тела Элио и Оливера причудливо сливаются воедино — на протяжении всей ночи их ноги столь замысловато переплетены, что невозможно определить, кому принадлежит какая. Каждый из них сдался перед другим; каждый дал знать другому, что «моё тело есть твоё тело». И нет больше преград.

и продолжение...
Статья: «Почему ты не подал мне и знака?». Живой язык прикосновений в фильме «Назови меня своим именем». Часть 2.
Оригинал: inalonelyplacefilm.com/2018/01/06/call-me-by-..

И всё же моменты этой блаженной близости набирают силу и трогательность из-за мгновений без прикосновений, что Гуаданьино неизменно накладывает один на другой. Эта динамика вновь заиграет следующим утром, после того, как они занялись любовью, когда Элио отстранится от Оливера в смятении и неверении в себя. Он спускается к завтраку, дарит поцелуй своим родителям, Оливер же сидит безмолвно, размышляя о состоянии их отношений. Непохоже на то, что Элио соберётся с духом и поцелует Оливера на глазах своих родителей, однако после ночи близости мы остро чувствуем нехватку поцелуя между новоиспечёнными возлюбленными в момент, когда сильнее всего его ждём. После ещё одной ночи, проведённой вместе, Элио просыпается и тянется к Оливеру, но рука ощущает лишь пустоту его стороны кровати. Гуаданьино и на сей раз даёт нам знать, что скоро не останется прикосновений; скоро Оливер покинет мир Элио, быть может, навсегда.

Последние дни, что Элио и Оливер проводят в компании друг друга в Бергамо, напоённы особой близостью, чей клубок Гуаданьино постепенно разматывает, делая упор на их непостоянство. Они становятся так близки, что кажутся одним целым в кадре перспективы уходящей вперёд дороги, делимом Элио и Оливером под вступление «Mystery of Love». И всё же мы не имеем возможности их видеть, лишь слышать; их голоса мерно вливаются в новую сцену, их тела ныне видимы, пока они взбираются вверх к водопаду. Элио ведёт за собой Оливера, но оборачивается к нему. Глядя на своего возлюбленного в изумлении, он спускается, чтобы погладить того по лицу и убедиться, что он реален.

В их последнюю ночь вместе, когда они пьяны и в экстазе слоняются по улицам, жажда Элио не прекращать касаться Оливера становится осязаемой. Мы можем видеть, как он воспевает Оливера, но также замечаем, что он уже его потерял. Элио обвивает тело Оливера руками, но Оливер вырывается из его объятий, заслышав вдалеке «Love My Way». Он бежит на звуки музыки. Пока Элио следует за ним, обожание на лице Шаламэ перекашивает тревога — Элио чувствует, что Оливер ускользает из его рук. Этот отклик становится невыносимее, когда Оливер вновь вырывается потанцевать с итальянкой. Элио, забытого поодаль, тошнит, его тело отторгает его, коль скоро ему грозит разлучение с Оливером. Пусть он желает полностью обладать Оливером — что доказал его впечатляющий опыт с персиком на вилле, — к Элио слишком поздно приходит осознание, что он не сможет держаться за него вечность. По дороге обратно в отель последний поцелуй Элио и Оливера (мы не имеем чести быть посвящёнными в то, что происходит в их номере) демонстрирует абсолютную податливость их тел, обещанную обменом именами. По мере того, как жадность их ласок возрастает, кадр теряет фокусировку.

Пространство между ними растворяется, контуры тела одного мужчины тают в теле второго. В их комнате в отеле, с Оливером, стоящим у окна, ожидающим восход солнца и прибытие своего поезда, мы видим пьяный лихорадочный сон Элио — эффект негатива в фильме заменён обратным, и короткая вереница кадров пылает ярко-оранжевым светом и огнём страсти. Впрочем, это могли быть и мысли Оливера, его размышления о радости от времени, проведённого с Элио; или счастливая фантазия, одновременно посетившая воображение двух мужчин, которую Гуаданьино позволяет им разделить. Очевидно то, что в этот момент Элио и Оливер так близки, что даже получают одно мышление на двоих. В конечном счёте, деликатные попытки Гуаданьино подготовить нас к отсутствию Оливера ровно ничего не значат. Мы не более готовы к его уходу из мира фильма, чем Элио к его исчезновению из своей жизни.

Прикосновение значит столь многое в «Назови меня своим именем», через него становится понятно, что всё кончено. Коснуться другого человека — значит, рисковать всем. Прикосновение сделало Элио и Оливера более уязвимыми. С самого начала они осознавали, что каждый шаг к близости был шагом к концу их отношений, и, тем не менее, они рискнули протянуть друг к другу руку. Интимность времени, проведённого в Бергамо, усилила боль их разлуки, и это воспоминание — для Элио и нас — поглощает зимний эпилог фильма, когда Оливер — всего лишь голос на том конце телефонного провода. Но в Бергамо, на вокзале, ни один из них не готов окончательно отпустить тело другого. Потерять друг друга — значит, утратить частичку самих себя. «Мы потеряли так много дней», — раздумывает Элио, вернувшись на виллу. И в их финале, в объятиях тишины, когда они остались верными друг другу под ношей горшего безнадёжного отчаяния, нам дано ощутить бремя всех тех потерянных дней, расточённых без единого прикосновения.