Даже не могла подумать, насколько могут быть пиздецовыми прошедшие сутки.Без подробностей - семь реанимаций. У нас примета стопроцентная - реанимаций всегда нечётное число.Всегда. И, когда мы ночью с медсестрой пошли в курилку, глотнуть воздуха свободы, и посчитали, что у нас на три ночи шесть реанимаций, всё стало понятно сразу. Доберём. Добрали. Но не в этом плохо.
Он всё таки умер... Блять, почему так плохо?
Его привезли из близлежащего посёлка, без согласования, даже без предупреждения. Когда я стала его смотреть, фельдшер, которая привезла, сказала: "Доктор, вы перчатки наденьте, посмотрите на него". Я посмотрела. Парень, как парень. Ну да, татуировки тюремные. И сечки. И наркоман. И меня прорвал - почему я должна надевать перчатки, чтобы его посмотреть? Он что, блохастый? Пошла вон отсюдова.
Он был очень тяжёлый. Крайне. И с ним было то самое, классическое ХЗ. Он орал от боли. То ли ломка, то ли действительно полиартропатия и отвал почек. Но мы с реаниматологом разговаривали с ним, как с человеком. И он вцепился в меня глазами и просто тупо не отпускал.
Заинтубировали его почти сразу. Одышка в покое до 50 в мин, кто не знает, попробуйте включить секундомер и подышать 50 в минуту. Реанимации пришлось грузить его, потому что он орал от боли. Перед интубацией я ещё раз зашла досмотреть его и он опять смотрел на меня с такой надеждой, как будто именно от меня что-то зависит. Я смотрела его опять без перчаток, всё - и колодец в паху, и пульсацию на подколенках. А потом ушла, кивнув. А утром он умер.
Он был очень красивый. И наркоман. И сиделец. И совсем ещё молодой, 34. Ольге, медсестре моей, тоже 34. Она так переживала. А я вижу глаза. Которые смотрят не моргая.